Тринадцать способов убить Лалабелль Рок [Литрес] - Мод Вулф

я сдаюсь и кладу голову ему на плечо, при этом мое сердце совершает серию акробатических трюков. Но даже в таком положении я чувствую скорость по тому, как ветер цапает мои волосы. Веласкес что-то кричит мне, но из-за шума ветра я ничего не слышу и в ответ лишь издаю смешок, который быстро улетает в общий шум.

Не знаю, сколько времени проходит, прежде чем мы останавливаемся. Небо над головой подкрашено розовым и алым. Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы расцепить пальцы; я убираю с его талии сначала одну руку, потом другую.

– Спасибо, – говорю и, слезая со скутера, чувствую, как подкашиваются ноги.

Он пожимает плечами, а я оглядываюсь по сторонам. Вижу перед собой длинную улицу, тихую, погруженную в сумрак. Лалабелль здесь раньше никогда не была. В нескольких дверных проемах замерли люди, а так улица пустынна. Рядами стоят серые многоквартирные дома без окон. Тут зажигаются уличные фонари и создают в сгущающейся темноте лужи грязно-желтого света.

– Что это? – с подозрением спрашиваю я. – Ты, кажется, говорил, что будет вечеринка.

– Так и есть, – говорит Веласкес и смеется, глядя на мое лицо. – Ты не туда смотришь. В этом районе нужно делать не так… – Он медленно крутит головой из стороны в сторону. Я тянусь за пистолетом. – …А вот так, – добавляет он и, откидывая голову как можно дальше, поднимает взгляд вверх.

Я держу руку на пистолете, но повторяю его движение, откидывая голову. В моей шее что-то щелкает. И я вижу это. Я вижу сразу все.

Она была здесь, однако никогда не удосуживалась посмотреть на это отсюда.

Над нами, на высоте десяти, двадцати, пятидесяти этажей, другой мир. Каждое окно залито светом: мигающим аварийно-синим, мягким, сочащимся радиационно-зеленым, пульсирующим красным и мерцающим припадочно-белым. Между зданиями натянуты золотые и серебряные тросы, словно там свил себе гнездо гигантский калейдоскопический паук. Сейчас, подняв голову, я слышу звуки. Грохот басов и крики.

– Что это? – шепотом спрашиваю я.

На меня накатывает приступ головокружения, но я не могу отвести взгляд; вместо этого часто моргаю и вижу на внутренней стороне век остаточное изображение, узор «горошек».

– Висячие сады. Высшие эшелоны, детка, – говорит Веласкес. – Но пока это ничего. Еще полдесятого. Они только готовятся. Ты знаешь…

– Что я знаю?

– Предполагается, что сегодня вечером ты там. Лалабелль Рок в списке гостей.

Я изгибаю бровь и размышляю. Если там Портрет, значит, все складывается удачно. У меня нет с собой папки, но я уверена, что ничего страшного не случится, если я нарушу очередность. А если там не Портрет, если там настоящая Лалабелль, тогда…

– Ладно, остаюсь, – говорю я. – Мы пойдем туда? На вечеринку?

– Ты с ума сошла? Мы не можем туда идти. Ты хоть представляешь, какую охрану они нанимают для таких вещей?

– Тогда зачем мы здесь?

– Чтобы занять хорошие места, – выдает он мне загадочный ответ и глушит двигатель.

«Хорошими местами» оказывается мокрый вонючий переулок через дорогу. Там мы устраиваемся на мусорных баках, и Веласкес приступает к сложному процессу настройки своего фотоаппарата.

От скуки я стучу ногой по баку, пока Веласкес не говорит мне прекратить. Достаю карты Таро и, щурясь в тусклом желтом свете из окна наверху, просматриваю их. Раскладываю их по порядку, потом тасую и принимаюсь вытаскивать карты наугад. Башня, в которую ударила молния. Пятеро мужчин, дерущихся палками. Семь плывущих в небе кубков, наполненных драконами, змеями и привидениями. Я жалею, что так невнимательно слушала Попутчика. Интересно, где он сейчас, спрашиваю я себя, нашел ли своего мастера…

Наступает ночь, а мы всё сидим; холод от крышки бака пробирается в тело. Я уже думаю, что никто не придет и что я зря теряю время.

Когда я готова сдаться и отправиться на поиски автобуса, который довезет меня до автостоянки, начинают прибывать гости. Сценки повторяются одна за другой: подъезжают темные машины, и люди нервно спешат мимо появившихся из ниоткуда и замерших у дверей мужчин и женщин в темных костюмах.

– Неудачники, – пренебрежительно говорит сидящий рядом Веласкес. – Ничтожества.

– Откуда ты знаешь? – спрашиваю я.

– Они приехали вовремя.

Ради этих людей он даже не считает нужным поднимать фотоаппарат. Через некоторое время подъезжающие гости становятся более шумными. Облаченные в меха и на высоких каблуках, они вылезают из лимузинов, открывают бутылки с шампанским. Окликают друг друга, перекрикивая музыку из автомобильного радио. Завязывается какая-то потасовка. Некоторые из них курят у входа в наш переулок, но нас не видят, либо им плевать на нас. Они разговаривают друг с другом, и я слышу обрывки фраз («Жаль, что Кэролайн не придет», «Ты готов?», «Дай мне минутку»).

Появляется мужчина в шелковом пальто. Все смотрят на него и отворачиваются без объяснений. Наблюдая за тем, как он с бесстрастным лицом уходит в темноту, я наклоняюсь к Веласкесу и пихаю его локтем.

– Почему они так с ним? Я знаю его – его фото расклеены по всему модному кварталу.

– Он – Портрет.

– И что?

– Поддельный Потрет.

– Как они определили? – Я вытягиваю шею, чтобы получше рассмотреть его, но он уже ушел. – Ему же не просвечивали глаза особым светом.

Веласкес пожимает плечами.

– Это видно. Вблизи. Ему повезло, что они не вызвали специальную перевозку.

Расстроенная, я лишь плотнее запахиваю вокруг себя жакет.

Постепенно собирается очередь. Вышибалы с мертвыми глазами стоят, сложив на груди руки.

– Тебе не нужна ее фотография? – спрашиваю я, когда узнаю подающую надежды музыкантшу в неоновом комбинезоне.

Лалабелль однажды встречалась с ней на ток-шоу – диковинкой шоу было то, что беседа велась в надувном замке. Подающая надежды музыкантша тогда отказалась снимать шпильки.

Веласкес энергично мотает головой.

– Мелкая сошка.

Проходит еще час, прежде чем на вечеринку начинают слетаться большие шишки. Их прибытие не афишируется. Одни пытаются затеряться в группах или спрятаться под большими плащами, как детективы в нуарном кино. Другие вылезают из машин с распахнутыми объятиями, расширенными зрачками и ручками в руках, чтобы раздавать автографы. Однако почти все они скользят сквозь толпу с величайшим достоинством.